Вот именно — как гром среди ясного, безветренного неба. И вся жизнь превратилась сначала в оглушительный страх. Потом — в упорную борьбу с ним. Как сказал один бывалый персонаж: хочешь побороть свой страх — загляни ему в глаза.
     В состоянии ежедневного самопреодоления Бучч записала, между прочим, пластинку “Факел” (которая отрелизится буквально завтра). Очень приличную, напичканную свежими звучками и ощущением перспективы (саунд-продюсер — талантливый питерский электронщик Андрей Самсонов). И даже “Мегахаус” не предполагал, в каком болезненном куске жизни эта пластинка создавалась: Бучч, как человек волевой, делала незаметной свою слабость. Теперь вот, достигнув явного успеха (“Факел”) и относясь к себе с достойной самоиронией, решила заглянуть очень пристально страху в глаза. Вероятно, при помощи этого разговора. Хотя начался он совершенно с другого...
     
     — Знаешь, Лен... Земфира сделала абсолютно революционную пластинку, установившую такую высокую планку для остальных прочих! И ты вот выпускаешь свой альбом через 10 дней вослед за “Вендеттой”. Нет страха, что твой “Факел” просто-напросто потонет в волне того ошеломляющего действия, что оказывает сейчас на людей Земфирин альбом?
     — У каждого есть место под солнцем. И у каждого есть свои поклонники. И воздействие моей пластинки на кого-то должно быть тоже ошеломляющим.
     — Для тебя “Факел” — тоже ведь революция. В нем совершенно другая ты: написавшая собственные песни, интересно их спродюсировавшая...
     — Хочется более светлой музыки, более позитивной, более легкой, более современной. Поэтому в “Факеле” изобилие электроники. Постарались сделать так, чтобы от этой музыки жить хотелось.

     — Моментов преодоления было у тебя полно. Начиная с того, что заставила себя научиться писать песни. С нуля, с ничего, выработав алгоритм. И ведь преуспела: из амбициозного, но зависимого исполнителя превратилась в создателя. И тебя явно поперло... И вдруг — подножка?
     — Да. У меня случилась передозировка кокаина. Это была абсолютная случайность — поскольку я вообще-то его не употребляю. Но тогда стало неудобно отказывать предложившим. В этот день мы в Питере на студии как раз записывали вокал, а у меня почти не было голоса. И тогда на связки залили адреналин. Так делают — чтоб голос ожил. И нормально — отписали вокальную смену. А вечером был день рождения, на котором как раз и насыпали этот белый порошок. Принятая доза была совсем небольшая, но в совокупности с адреналином дала геометрическую прогрессию. И случился страшный передоз — шесть часов борьбы за жизнь.
     — Кома, реанимация? Как Уме Турман в “Криминальном чтиве”, делали укол в сердце?
     — На грани с этим. Было ощущение, что если я потеряю, отпущу сознание — то уже не вернусь. И все силы шесть часов уходили на то, чтобы удержать сознание: сбивалось дыхание, сердце колотилось, температура повышалась... Потом меня отпустило. Ну а потом начались эти ПАНИЧЕСКИЕ АТАКИ. То есть все эти симптомы передоза стали повторяться уже без всего.
     Приступы ужаса, ощущение, что рушится мир. И это стало происходить каждый день. Обратились к специалисту, он сказал: известная вещь — невроз (под названием “панические атаки”).
     — Сколько же времени ты так живешь? Когда этот передоз случился?
     — Ровно год назад.
     — Получается, альбом ты записывала в таком состоянии?
     — Большую его часть — да. Но когда работаешь — панические атаки не наступают. Точнее, они отступают.
     — А во время концертов с тобой такое происходит?
     — Было во время записи акустики на радио. И ничего, оказывается, можно петь во время приступа.
     — То есть ты себя контролируешь усилием воли?
     — Просто выхода нет. Надо петь — пою. А паническая атака продолжается.
     — Что конкретно ты чувствуешь? Можешь разложить это по составляющим?
     — Паническая атака — общее состояние и настроение мое. Наваливающееся чувство безотчетного страха и ужаса, тоски, уныния, паники. И физически — сердцебиение и дрожь по всему телу.
     — И ты живешь в ощущении беспрерывного бессмысленного страха?
     — В приступах этого страха.
     — Но это как-то можно себе объяснить?
     — Можно. Это психология. От передозировки был очень сильный удар по нервной системе, именно химический удар. И вот следствия...
     — Ты ходишь к психоаналитику?
     — Хожу. Он копается в глубинах подсознания, но это особо не помогает. Реально помогают таблетки-антидепрессанты. Они делают эти приступы более редкими.
     — Есть легенда, что в измененном состоянии сознания творчество получается гораздо более “затейливое”...
     — Фиксировать в песнях такое “измененное состояние”, как паника, невозможно. Поскольку это очень опустошающе, там нет никакой энергии. Даже разрушительной и темной. Это — пустота, в этом страхе ничего не содержится. И все песни “Факела” написаны в промежутках между страхом. Как раз когда хочется жить и радоваться жизни, в светлые периоды. А их 50 на 50 с темными. Борьба с приступами отнимает много времени жизни, но выход один — работать. Чем больше занятости — тем скорее отступает болезнь.
     — А были помехи работе? Допустим, концерты ты из-за этих приступов отменяла?
     — Было такое. У нас был первый маленький тур по четырем городам. А у меня несколько улучшилось состояние, и я решила перестать пить таблетки. А оказывается, эти таблетки нельзя прекращать принимать внезапно. И наступил такой страшный синдром отмены, стало гораздо хуже. Меня затрясло, как при малярии, начало сводить судорогой... И ехать никуда невозможно. Мы отменили четыре концерта.
     — Заплатили неустойки?
     — Да, из меня даже чего-то там вычитали.
     — Вот ты мне все это сейчас рассказываешь. А у тебя нет страха показаться людям больной, ненормальной? Организаторы концертов начнут от тебя отмахиваться?
     — Да не больше, чем сейчас. (В разговор вступает директор Бучч Ольга Данова. Директора рок-артистов ведут себя в основном как иезуиты, навязывая фальшь и профанацию в отношениях с поклонниками и прессой. Но здесь — случай иной. — К.Д ). Знаешь, скольких артистов на гастролях бедные организаторы с трудом откачивают из наркотически-алкоголических “заплывов”? Вся фигня-то в том, что Ленка наркотиков никогда не употребляла. И с алкоголем особо не дружила, и траву не курила. И все это произошло от ее слишком положительного образа.
     Бучч:
     — Это случилось из-за моей безответственности. Ведь любой дурак знает, что наркотики — это зло. И зачем их пробовать тому, кому они вообще не нужны? Мне тогда нужно было жестко сказать “нет” на все уговоры.
     — Слушай, нет ни одного человека в роке, попе и попароке, который бы хоть раз не пробовал наркотики. Более того, те, кто говорит, что не имеет об этом представления, как-то подозрительны.
     Такое простодушие и дитячество неадекватное...
     — Ну да, незнание обедняет.
     Данова:
     — Ну вот и она решила поэкспериментировать. А чего: все нюхают дорожки на толчке, давайте и я попробую. И влипла. Очень простая история. Видимо, это какой-то удел. Поскольку вся эта “невмененка” любого творческого человека рано или поздно настигает. Вполне возможно, это подсознательное стремление. Ведь творческие люди торгуют собой: душой, эмоциями. Отдают все то, что остальные копят, оставляют при себе. И где находится та речка, из которой нужно попить, чтобы все это опять к тебе вернулось... Может быть, в этом.
     Бучч:
     — Нет, я так не думаю. Я считаю, что это (измененное состояние) как грипп. Но вот у меня сейчас засел вирус — и я его вылечу. Не нужна мне никакая невмененка-измененка для того, чтобы работать. Наоборот, из-за нее работать невозможно. Слишком много сил уходит на борьбу. И ничего в этом нет творческого. И надо бы поскорее мне излечиться и продолжать жить дальше.
     — Кто знает об этих твоих проблемах?
     — Все, кто имеет со мной дело.
     — А музыканты, которые с тобой играют?
     — Они ждут, когда я слезу с таблеток и начну пить коньяк.
     — А их все это не пугает? Это же нестабильность, знаки вопроса. Вот вы не поехали на гастроли — они не получили денег.
     — Ну я же вылечусь.
     — Что изменилось в твоем образе жизни?
     — Постоянно и максимально стараюсь себя чем-то занимать. Если выходной — составляю план посещения знакомых.
     — Тебе к тому же нельзя оставаться одной?
     — Да, но сейчас уже прогресс. Достижение последнего месяца — умею быть в одиночку. С помощью тренировок. Сначала час, потом два, теперь три. Но ночью все равно не могу быть одна. Самый ужас подступает.
     — А когда твой близкий человек куда-то уезжает?
     — Приезжают друзья, которые принимают вахту. Или я к кому-то уезжаю.
     — А как ты изменилась в поведении?
     — Я же пью таблетки. Поэтому эмоциональный мир сильно сузился. То есть я проявляюсь как гораздо более спокойный человек. Даже слегка заторможенный. Смеюсь меньше. Я теперь как бы человек серьезный, с таким постоянным выражением лица: как у Валерии. Мне тут сказали на последнем концерте: дошло, на кого же ты похожа — на певицу Валерию. Как у нее — выражение лица на всех песнях одно и то же.
     — Лицо-маска, что ли?
     — Типа того. Меня тут отымели за вчерашний концерт в “Б2”.
     Данова:
     — Я Ленку знаю полтора года. И никогда не бывало, чтобы она на концертах не отдавалась полностью. А вчера именно так — вообще ноль включения. Вышел — отпел — ушел. Побочный эффект таблеток — сильнейшая утомляемость. То есть если она утром съездила куда-то, вечером перед концертом у нее просто нет сил. Одно желание — упасть и спать.
     — А люди на концерте что-то заметили?
     — Ничего. Публика иногда больше рада тому, что у артиста нет эмоциональных сил. Кто-то мне сказал из психотерапевтов, что энергия страдания гораздо вкуснее. И если музыкант на сцене страдает, ему нехорошо — это публике нравится гораздо больше.
     — М-да... Давайте хоть чуть-чуть про пластинку поговорим. Хоть она и окрашена в этот кусок жизни... Вот вы напихали на обложку всяких голых тел. Зачем?
     — Хотели обнажиться.
     Данова:
     — Хотели показать лицо человека. Его внутреннюю составляющую через внешнюю обнаженность.
     Бучч:
     — Капа, у меня тут был star-чат. И меня спрашивали: в каком возрасте мне отрезали яйца, когда мне сделали операцию по смене пола, и с какого на какой. Вот такие у людей вопросы. Потому мы показали и на обложке, и в клипе “Факел-любовь” женскую сторону мою. Но без перегибов.
     — Ах да, в клипе есть одна твоя голая грудь на фотографии. Правда, не сразу поймешь: то ли твоя, то ли девушки, которая с тобой в клипе фигурирует...
     — Моя, моя грудь.
     — Концепт альбома, мессидж?
     — Факел: горение, радость жизни, свет. У меня тут было интервью с немецкой журналисткой, которая специально приехала из Берлина в Таллин на наш концерт, чтобы сделать материал. А у меня английский такой: очень хорошо все понимаю, но очень плохо говорю. И вот она спрашивает: какой мессидж ты несешь. Я ей: be a life.
     — Небось кряжистая, коротко стриженная журналистка?
     — Точно, как в воду глядишь. Но не из комьюнити. Из какого-то нормального женского журнала.
     — Хм, а в женских журналах знаешь сколько работает девушек из лесбо-комьюнити! Кстати про лесбийское сообщество: по-прежнему тебя одолевают, в иконы свои затаскивают?
     — Одолевают, но и много юношей приходит на концерты. Наши фэны есть наши фэны. С кем бы они там ни спали. Нельзя же гнать кого-то с концертов поганой метлой, а кого-то за белы рученьки приводить. Мы любим наших слушателей такими, какие есть. А себя не позиционируем совершенно никак. Мы хотим быть для всех.
     — Ну этот альбом очень широкий. Воздушный. Там есть песни, под которые хочется распахнуть руки и на цыпочках потянуться наверх. Это говорит о том, что ты тоже тянешься куда-то вверх...
     — Ну да... Он как выход из какого-то заточения.
      После того как споткнешься — бежишь быстрее. Факт.