Эффект сандвича, эффект псевдовербальности и эффект визуальной доминанты

Когда говоришь об итогах десятилетия в таком массовом жанре, как популярная музыка, трудно не скатиться во вкусовщину. Эмоции всегда выразительнее сухих идей. У одного под такую-то песню прошло самое важное в жизни свидание, у другого – самая красивая ночь любви, - как им отказаться от мысли, что та музыка была прекрасна? Третий пахал в офисе и некогда ему ничего такого специально слушать, - значит, и не было ничего достойного. Эмоция – сильнейший аргумент.

Музыканты меряют годы выпущенными треками и альбомами, собранными залами и – ярчайшими эмоциональными моментами на концертах и в самом процессе творчества. И тут не поспоришь, всё имеет свой смысл. Даже заядлые меломаны углублены в любимые жанры, и всегда выковыряют оттуда какие-то счастливые открытия для себя.

Экстраполяция в музыкальных суждениях всегда парадоксальным образом вызывает интерполяцию: по известным точкам-событиям вычерчивается общий силуэт кривой развития, и опрокидывается обратно в прошлое ради поиска аргументов.

Что заметного высветилось? Незачем толочь воду в ступе, тут лучше в телеграфном стиле. Окончательно умер брит-поп, потеряла свою поп-корону Мадонна, живой труп Майкла Джексона обрел земное пристанище, все стали экспериментировать со всем, почти перестали продаваться CD, концерты «старых» групп стали настолько востребованными, что пошла волна поголовных реюнионов, из музыки ушла мелодия.

Это в мире. А что в России?

Да все то же самое. Окончательно умер русский рок, потеряла свою поп-корону Алла Пугачева, все стали экспериментировать со всем, почти перестали продаваться CD, концерты «старых» групп стали востребованными (они и не распадались, потому что на домик у моря никто не заработал), из музыки почти ушла мелодия.

Сходство поразительное, поскольку в прошлые десятилетия «у нас» и «у них» были ничем не пересекающиеся реальности, и печальное. Плачутся музыканты, плачутся издатели музыки и концертные промоутеры, скучает слушатель.

Зеркальная интегрированность отечественного мейнстрима в мировой контекст дошла до того, что после того, как американский обыватель перестал ходить на новых «звезд» и поголовно переключился на кантри и кантри-рок-концерты (не считая десятка рэп-имён типа Эминема), российский обыватель массово накинулся на эквивалент кантри – концерты русского шансона. Самыми успешными гастролерами в стране окончательно стали Стас Михайлов и Елена Ваенга, потеснив даже такого концертного зубра, как Филипп Киркоров.

Сакраментальное «отставание» нашего шоу-бизнеса заметно только в жанрах рэпа-r’n’b и электронной танцевальной музыки, но и оно связано только с текущим отсутствием таких харизматиков в этих жанрах, как тот же Эминем или Black Eyed Peas. Если завтра читать рэп или клеить биты начнут Земфира или Шнур, и с этим вопросом у нас будет полный синхрон.

Собственно, все это лежит на поверхности, и очевидно каждому следящему за чартами Billboard или топами скачивания на пиратских сайтах. Гораздо интереснее проанализировать динамику под спудом, понять глубинные причины ряби иллюминации.

1. Эффект сандвича

Социальное расслоение, или стратификация – дело привычное для иных стран, но не для России последних ста лет. За последнее путинское десятилетие при помощи таких эффективных инструментов, как коррупция и неравное правоприменение, сегментация общества на страты фактически завершилась. Разница в доходах, фактических правах, уровне доступа к образованию и культуре стала колоссальной даже по мировым меркам.

Получился эффект сандвича: снизу тесто в виде очень бедного многомиллионного населения, сверху тесто в виде таких же бедных и многомиллионных служак из силовых структур, но с оружием. А посередине – слои из самых разных страт, от мелких предпринимателей до крупных чиновников. Отсюда невероятные диспропорции как в доступе к информации (каковой является и музыка), так и в ритуалах потребления.

Доступ – это очень важно. Часто мы в столицах забываем о том, что на большой части территории России из телеканалов доступны только Первый канал и Россия, музыкального FM-вещания нет вообще, и интернет доступен только по весьма неразумным тарифам. Эта ситуация характерна не только для удаленных районов Севера, как многие думают, но и для малых городов и сел центральной России, совсем недалеко от Москвы. Главным музыкальным проводником в мире стал интернет, но даже к исходу десятилетия он есть только у 51% населения городов-миллионников России старше 18 лет, а в селах - не более 20% (по данным Яндекса на 2010 год). Причем сюда входят даже те, кто раз в месяц открывает почту. Позволить себе скачать аудиотрек весом 3-4 мБ может от силы половина этого мизерного количества – и из-за скорости, и из-за дороговизны трафика. Поэтому даже для активно интересующихся музыкой возможности крайне ограничены, а уж пассивное большинство вполне устраивает музыкальный фон из телевизора и радиоприёмника.

С ритуалами еще печальнее. Европейской привычки ходить в определенный клуб, не зная афиши и доверяя вкусу промоутера, нет даже у столичной молодежи. Искать что-то себе по душе в бескрайнем океане интернета желание есть, поэтому активно продаются и концертируют артисты, успешно промотируемые в интернете (альтернативный рок, урбан, панк-рок и т.д.). И всё равно в топах продаж и концертных сборов – сплошь раскрученные по ТВ или радио имена, плюс «модный» шансон. Единственным за десятилетие исключением стал Пётр Налич, но об этом попозже.

Эффект сандвича в первом десятилетии века привёл к полному распаду советской матрицы потребления музыки. Нет больше скрепа теле-музыки – песен Пахмутовой или Паулса, которые с удовольствием пели бы за столом люди разных возрастов и уровней дохода. И даже им невозможно уже написать такую песню – жизнь раскидала людей по стратам, и найти слова и эмоции, равно трогающие наркомана из Наро-Фоминска или владельца бутика в Екатеринбурге, затруднительно. И нет более монопольной медийной инфраструктуры, каким было советское ТВ.

Последним артистом, запрыгнувшим усилиями Первого канала на скреп теле-музыки в самом начале десятилетия, была Земфира. К окончанию десятилетия она добровольно сошла с него. Но все равно она остается главным артистом десятилетия, именно ей удалось совместить стадионный размах пронзительных баллад, трогающий миллионы образ девочки-ромашки и свежесть музыкального мышления, серьезные композиторские находки.

Эффект сандвича позволяет либо углубиться в тесто, либо шнырять между слоями. Блистательную работу с «тестом» демонстрируют эти годы композитор Константин Меладзе и все его проекты, певицы МакSим и Валерия, поп-роковые идолы группы «Звери» и «Ранетки», певцы Филипп Киркоров и Григорий Лепс.

Свои сандвичевые слои окучивают металлические группы Amatory и «Психея», фанк-джазовые Нино Катамадзе и Nina Karlsson, рок-авангардный дуэт Леонида Фёдорова и Владимира Волкова, инди-поп артисты Ирина Богушевская и Алина Орлова, поп-роковые «Би-2» и Billy's Band, фолк-роковые «Пелагея» и «Мельница», и еще множество других, угнездившихся в своих закутках, и довольно уютно себя там чувствующих.

2. Эффект псевдовербальности

Период примерно с середины 60-х до конца 90-х прошлого века оказался феноменально богат популярными песнями с концептуально богатым вербальным содержанием. В музыку шли философы, глубокие поэты, непризнанные гении с «идеями» - и находили успех, не мыслимый в академических аудиториях. Малосодержательные песни про любовь к подруге под луной сменили авангардно-революционные хиты «Битлз» и «Дорз», философские изыскания Боба Дилана и поэтические откровения Леонарда Коэна. В России этот тренд подхватили Александр Градский, «Машина Времени» и «Аквариум», вслед за ними - вся когорта рыцарей русского рока.

И вдруг на переломе веков выяснилось, что сказано почти всё.

Попытки переложить на песенный язык постмодернизм Бодрийяра и структурализм Барта потерпели неудачу. Довольно скоро выяснилось, что публика принимает либо атомизацию чувственности («Я знаю все твои трещинки», Земфира) либо криминально-грубые протестные посылы («Fuck you with the free-est of speech this Divided States of Embarassment will allow me to have Fuck you!», Эминем). И тот, и другой вариант не несут содержательного посыла, и тем более не претендуют на статус философского инструмента познания мира.

К тому же в 90-е годы грянул кризис сугубо музыкальных идей. Последние успешные разработки выигрышной для восприятия слушателя последовательности тоника-субдоминанта-доминанта-тоника пришлись на 80-е годы. Далее пришлось экспериментировать с иными гармоническими принципами, что довольно скоро привело к обесцвечиванию мелодической насыщенности и более плотной работе с тембральным окрасом звуков и аранжировкой как таковой. Популярность рэпа и электронной музыки вовсе «добила» мелодичность в популярных треках.

К началу нулевого десятилетия в мейнстриме сформировался эффект псевдовербальности, то есть эффектно выглядящие высказывания способами, имитирующими содержательную сторону песни. К ним, в частности, относятся:

- безусловный акцент на тембре, как голоса вокалиста, так и основных инструментальных партий в аранжировке;

- подмена вербального сигнала невербальным (междометия, сленг, подмена заранее определённых референций выражений и отдельных слов и т.д.);

- уничтожение роли классической и эстрадной вокальной школы, взамен на примат интонирования.

Эффект псевдовербальности оказался явлением всемирного масштаба. Как раз к его коммуникативным проявлениям относятся так часто высказываемые замечания обычных слушателей про «безголосость артистов», «много электронных звуков», «неестественный голос певца», «бекания и мекания» и т.п.

Именно на нулевое десятилетие пришелся пик студийной и концертной обработки вокала через вокодер (устройство синтеза речи на основе инструментальной партии) и auto-tune (устройство автоматической коррекции высоты тона). Яркие образцы – T-Pain, Rihanna, Глюкоза и так далее вплоть до последнего альбома Веры Брежневой. Выразительный, слегка металлизированный вокал без придыханий и обертонов привлекает внимание реципиента, и вполне является для него самоценным месседжем, безо всякой иной смысловой нагрузки.

Та же история с инструментальными партиями – для того, чтобы стать хитом, песне иной раз достаточно иметь всего-навсего необычный тембр основной мелодической линии, именно тембр является самодостаточным высказыванием в треке. Но еще более важно это для поющих артистов. Стандарты r’n’b вокала достаточно сложны в техническом отношении, при этом артисту необходимо быть узнанным с первой же вокальной фразы (что связано со спецификой радиовещания). В ход идут любые блеяния, хрип, причмокивания и иные средства для опознания и индивидуализации в глазах и ушах слушателя. «Вытаскивать тембр», «работать с призвуками» стало для современного вокалиста более важной технической задачей, чем собственно чистое звукоизвлечение.

В условиях повального отсутствия вокального образования у артистов важное значение приобрело интонирование, от этого зависит восприятие искренности артиста слушателем. На умелом интонировании можно сделать карьеру. Яркий пример – певица МакSим, умело расчленяющая свои песни на синтагмы (содержательные отрывки) и расставляющая динамические ударения чутко соразмерно эмоциональным коннотациям. В результате складывается лирический месседж, полностью соответствующий психотипу и экспрессивным ожиданиям целевой аудитории проекта. Можно уже и не петь…

Эффект псевдовербальности соответствует, с одной стороны, постмодернистским ожиданиям времени, с другой же стороны, он неизбежно выхолащивает содержание в угоду коммерческой завлекательности формы. Вероятно, следующим логическим этапом станет полный отказ от вербальности как таковой. Уже сейчас в Японии с большим успехом идут концерты компьютерных поп-звезд в 3D-графике, явно направляющие развлекательную индустрию от песенной формы к созданию тотальных визуально-шумовых действ.

Таким образом, мы подходим к последнему качественному тренду десятилетия.

Эффект визуальной доминанты

Музыканты, для которых весьма важна визуальная сторона действа, были всегда. Достаточно вспомнить Kiss, Sparks, да и едва ли не весь глэм-рок. Однако именно в нулевом десятилетии, когда истощился креатив на мелодии и изобретение новых музыкальных жанров, визуальная сторона стала играть вполне самодовлеющую роль.

Началось, пожалуй, всё с середины 90-х, когда успех Rammstein, поливающих на концертах друг друга огнём, привлек на их шоу огромное количество зрителей, до того равнодушно относившихся к металлическому року. Довольно скоро музыканты поняли, что ярко задуманное шоу вполне может заменить многое, в том числе хиты, на исполнение которых были ориентированы такие «старые» шоу-мастера, как Мадонна и Майкл Джексон.

В 2001 году появился дебютный альбом Gorillaz, шоу которых стало первым опытом почти целиком мультипликационных концертов. Они успели подхватить закат эры музыкального телевидения и культа MTV в частности, и оседлать успех. Другим шедшим по этому пути уже не досталось MTV-лавров, однако им повезло с началом эпохи интернет-видео. С массовой популярностью сервиса YouTube для миллионов музыкантов появился шанс прославиться благодаря видеороликам без всяких контрактов с лейблами и телеканалами.

Кроме того, на нулевое десятилетие пришелся крах продаж физических носителей. Музыканты остались практически без денег за привычно записываемые альбомы, и даже без надежд их получить. Единственным реальным источником доходов стали концерты, и очень быстро стало понятно, насколько визуальная интернет-поддержка важна для привлечения зрителей.

Главной мировой звездой, сумевшей воспользоваться ресурсом YouTube, стала Lady Gaga. Количество просмотров ее роликов быстро приблизилось к миллиарду, и с легкостью перескочило эту ранее невероятную для интернета величину. Певица манипулировала именно визуальными эффектами – поклонники гадали, каков ее пол, пытались разглядеть в провокативно снятых видео некие особые знаки, певица сознательно подталкивала к внимательному смотрению ее видео и разгадыванию тайных ребусов. Хватало и «обычных» приёмов шокирования и провокаций.

Эффект визуальной доминанты начал свою тяжелую поступь по планете.

В России главной и пока единственной звездой десятилетия из YouTube стал Пётр Налич, выложивший 24 апреля 2007 года любительский ролик Guitar (на момент написания этой статьи он набрал более 4,6 млн просмотров, что очень много для российского сегмента. С тех пор Налич собирает довольно большие залы и даже съездил на Евровидение-2010 (впрочем, заняв там неприличное место).

Визуальная составляющая промо-компаний и концертных шоу стала настолько важна, что большие мировые артисты порой отрабатывают каждый номер не только с хореографией, но и с визуальным действом. А в некоторых жанрах, например, в электронном авангарде, аудиовизуальное действо стало нормой.

Эффект визуальной доминанты тем сильнее, чем более коммерческий тур затевается. И артисты, и промоутеры понимают, что современные концерты кардинально проигрывают по зрелищности коммерческому 3D-кинематографу, и это чревато оттоком публики. Чтобы ее не потерять, альтернатив не так много, и самая напрашивающаяся – добиться на концертах такой же притягательной зрелищности. А значит, не за горами всеобщая 3D-визуализация концертного дела.

Музыка так или иначе оттесняется на второй план, но без нее все равно никуда.

Заключение

Итак, нулевое десятилетие проявило себя тремя глубинными течениями: эффект сандвича, эффект псевдовербальности и эффект визуальной доминанты. Вкупе они образуют триаду из структуры, содержания и оболочки. Музыкальный мейнстрим всегда богат на семантические цепочки, образующие общность символов массовой культуры, неразрывно связанной с образом жизни так называемого «обычного человека». Маленького человека, по Чехову. Отсюда такие неразрывные связи с бытом и даже политикой, немыслимые для классического искусства.

Нулевое десятилетие в музыке было временем яростного уворачивания от тотального кризиса, какой не ощущался даже в девяностые. В нулевые просто не осталось надежд на то, что «золотые 80-е» вернутся. И композиторы, музыканты, певцы, продюсеры засучили рукава, взявшись за построение нового мира из того, что было. В чем-то преуспели, в чем-то нет.

Вероятнее всего, нулевые останутся в истории как переходный период от гегемонии легко запоминающейся мелодии и красивого голоса к созданию новой высокотехнологичной популярной музыки, базирующейся на принципах тотального аудиовизуального шоу. Но лучше будет вернуться к этой теме лет через 10-20…

Гуру КЕН, для издания «Частный корреспондент»