- Кого вы сейчас слушаете?
- Себя. На компактах. Интересно звучат.

- Какие лучше – старые или новые?
- Новые. Слава господи, новые. Потому что если старые лучше – сливай воду. Старые ненавижу просто. Ненавижу. Как я мог так жить, как я мог такие ориентиры… Ой… Последний альбом, который я раньше любил, вчера послушал – одни понты. Не разлюбил, а совсем перестал слушать. Все старье. Нельзя дважды в одну реку.

- Мне жаль, что нельзя увидеть DVD со старыми концертами.
- А знаешь, какую я программу сейчас делаю? С видеошоу, я буду такой на сцене…

- Не осталось съемок 80-х годов?
- Все осталось. Но я гляжу, и мне все это неинтересно. Это такая ностальгия – как хорошо когда-то было на кухне. С двух до пяти продавалась водка! Я стоял с ночи, записывал номер на ладони… Дело не в водке, дело в ощущении. И поэтому все новое нужно, и никогда я старых песен не пою. Дух творит форму. Как живу, так и получается. Вот прожил три месяца. Книгу стихов написал, восемьдесят штук. И опять у меня молчок. А старое – не хочу. Значит, надо ждать, все будет. Душа не стареет совершенно. Меня тут назвали батей, я (делает характерный жест головой): «А что?» Я на самом деле батя. У меня старшему сыну 30 лет, между прочим.

Удивительно… Меня постоянно мучает несоответствие задумки с тем, что получается. Чувствую, как я задумал вещь удивительную, божественную, вот такую (показывает руками), – и вот то, что я есть. И вот пропасть огромная.

- С песнями так же?
- С песнями поближе. Но тоже несоответствие все время мучает. Но там несоответствие другое. Там то, что хотел сказать, – не так сказал. А здесь – по жизни. А самое главное – это жизнь, а не петь что-то.

- Это комплекс Дориана Грея?
- Нет, это Христос. Христос великолепен и удивителен. Рядом с ним – бездна. И она повергает в такие состояния… Хочется залечь и сказать: «О Господи, прости меня!» Потому что никакого человека лучше я в своей жизни не знал.

- Он ведь и не совсем человек.
- Совсем. Вот он тут сейчас стоит на Небесах между Духом Святым и Отцом. Поэтому так важен момент воскресения, мы же плотью будем вознесены. Плотью, а не вообще абы как. И тайна такая в этом, что дальше разговаривать не о чем вообще. Какие песни? Шесть световых лет до ближайшей звезды. Вот настоящий масштаб человеческой личности! А не от «Новокузнецкой» до «Бибирева» проехать. А мы – вот где (показывает ноготь)! я – вот где! Пива выпить или не выпить? Пить или, может, не пить?

- Деревенская жизнь труднее? Дрова колоть?
- Это не те трудности, когда в день по сто раз хочется, а твердо знаешь, что нельзя. В деревне дрова колоть становится основной работой. А в городе всякие химеры – семью надо обеспечивать и прочая ерунда. И в городе затирается… Смотришь, а тебе уже полтинник. Я по улице Горького бегал, от Пушки до Трубы, от Пушки до Трубы. Глянь – а уже 45. И ничего не интересно – ни любимая жена, ни работа. Все, тупик. И вроде все в порядке – музыка… Ан нет, не выскочишь никуда.

Никогда не надо бояться выкинуть все, что сделал. Заново записать. Опять выкинуть, опять заново записать. А в жизни-то так не получается. Чего-то наращиваешь, чего-то выбрасываешь. Идет нормальная жизнь.

- Какие песни прозвучат в юбилейной программе?
- Играть будем те песни, что мне нравятся. Из последних. Для актера самое главное – появиться. А петь или не петь… Появиться, встать в позу… Кто знает – это все. Кто не знает – уходит. В первые три минуты все уходят. Те, кто думает, что он в театр пришел. «Шоколадный Пушкин» – значит, про Пушкина, думают. Мои любимые зрители – те, кто из деревни приехал и между магазинами в театр забежал. Бывает, что они уходят. Или вдруг начинается гогот. Настоящий такой, деревенский. Просто ржут, и так им смешно. И ничего мне не надо больше.

Как Юрий Владимирович. Я падаю под стул от смеха, когда вижу Никулина. От его приемов, раз и навсегда придуманных. От его почесывания пятки. Все, сливай воду. Вот какие они клоуны. А он почесал пятку – и мне смешно. Вот ушел он, и все бомжи на Цветном говорят: «Отец ушел». Потому что он то машину помыть, то троячок, то десяточку. До сих пор его помнят. Вот это – актер. Человек, который жил по-честному. Внутренняя планка была очень высокой, сейчас такое все реже и реже.

На нас есть такая ответственность. И каждый день, что провел так-сяк, топором на тебе висит. А нам кажется, что вот куплю очередной домашний кинотеатр… И позову соседей, и такая жизнь начнется… Но купил, наступает новый день, а ничего не происходит. Надо опять деньги копить, на какой-нибудь «хаммер». Можно за такими занятиями жизнь проводить. А потом глядишь – ну и чего?

Я себе такой мавзолей построил. Когда в деревню приехали, я дом 15 х 13 фундаментом заложил, пальцы гнул. И вот только теперь этот двухэтажный дом построили. Думаю: ну и чего? 600 квадратных метров камня. И что я, сумасшедший, чтобы в таком количестве камня жить? Детям всего этого не надо. «Было бы здоровье, остальное купим» – не надо. А одному мне, дураку такому, махина эдакая не нужна. Вот и трудности. Сами себе громоздим трудности.

Мы снимали сейчас фильм с Сухоруковым на Белом море. Я ему поставил свой спектакль на DVD, он: «Чего это такое?» Я ему: «Ты смотри, если нравится – смотри, не нравится – выключи». Он мне: «Ничего не понимаю, но – нравится!» Он как актер все оценил. Не надо ничего понимать. Нравится или не нравится.

В фильме Лунгина я играю старика. Он согрешил и возит тачку с углем. Играю святого человека. К батюшке пошел посоветоваться: «У меня жизнь такая грешная, а в кино надо играть почти святого». Он с меня все снял: «Петр, не сомневайтесь, это ваша работа, идите играйте!» А у меня уже голова заплелась восьмеркой… Так и пошел. С Виктором Иванычем встретились, с Дюжевым. И так мне неудобно – такие я клейма понаставлял, глядя в телевизор. Ты же такой альтернативный, глядя в телевизор, – а эти все там козлы. А Бог дал встречу – с одним, с другим. А человек настолько чище тебя, прекраснее… И думаешь, как же ты себе бельма забил собой, собой…

Мы там с рыболовщиками сдружились, с мужиками этими. И вот он тебе слово скажет, и ты молчишь. Потому что ты начитанный такой, умный, а он такое одним словом скажет, о чем ты много лет думал и никак определиться не мог.

Приехал домой, въехал в ворота, закрыл – и дома. Не просто в бетонном кубике, а на своей земле. В баню прошел, проверил, все ли нормально. В подвал спустился… Не то что копил деньги, и вот на Красное море поехал. Без толку все. Сиди на одном месте, прилипни к нему. Если в лужу не подливать воду, то лужа пересохнет и все лягушки в ней передохнут. «Не могу не пить!» – а ты не пей, и все!

- Что концептуально поменялось для вас с того периода, когда писались песни вроде «Бутылки водки»?
- Произошла встреча с Богом.

- А что стало причиной?
- Причиной стало существование Бога. Как это случилось – у каждого по-своему. Я припеваючи жил до 46 лет. Вообще мне это не надо было. Я думал, что буду вечно жить. Урод был натуральный. А как почувствовал? Да вот увидел, что есть нечто такое, что не может сравниться ни с пивом, ни с чем. А тебя любят, такого гнилого, ни за что. И прощают ни за что. Так удивительно. От людей я такого не видел, ни от кого.

Надо примириться с собой, а потом идти к людям. А я иду со своими проблемами. Я до сих пор примириться не могу, что мне уже 55 лет, а я иду к людям со своими проблемами. Хочется показать хоть кусочек, что все у меня хорошо. А никак.

Гуру КЕН, для газеты "Взгляд"
Фото - Светлана МАЛЬЦЕВА, NEWSmusic.ru