«Пьер Бастьен – это воистину человек-машина двадцатого века», так отзывался о своем коллеге авангардист Паскаль Комелад, открывший в 1986 году Бастьена (Pierre Bastien) для широкой публики и пригласивший его в свой знаменитый Bel Canto Orquesta.

По сути, Бастьен изобрел мечту любого композитора. Он собрал механический оркестр, гибрид обычного оркестра и детского конструктора. Машинерные творения Бастьена играют на классических и неклассических инструментах волею крохотных электромоторчиков, воспроизводя сложнейшие партитуры без устали и сбоев. Пока не кончатся батарейки.

Техногенный прорыв в исполнительской сфере потряс мир. Бастьен со своим оркестром Mecanium объездил весь мир, получил массу заказов на музыку к фильмам и балетам, озвучивал модные показы Issey Miyake.

Оркестр ныне беспрестанно расширяет сферы возможного приложения сил, в его «составе» играют скрипки, механические пианино, мандолины, китайская лютня, марокканский бендир, старый проигрыватель виниловых грампластинок, детская электрогармоника, яванские саранги, кото, кавказская лютня саз – всего более восьмидесяти разнообразных инструментов. Не считая лопастей, трещоток и прочих железячек, создающих нойз-эффекты.

Но сердцевиной конструирования Бастьена был и остается прием музыкальной петли, лупа. Когда одна музыкальная фраза повторяется и повторяется бесчисленное количество раз, а на нее нанизываются тончайшие вариации темы другими механическими «музыкантами» и джазовые импровизации на трубе самого Пьера Бастьена. Конечно, чтобы луп не приелся и не вульгаризировался, он должен цеплять и не отпускать. Бастьен об этом помнит и подбирает лупы с безупречным вкусом.

Минимализм Бастьена родом из генетического французского детства. Я представляю, как маленький Пьер слушает дома убаюкивающую гармонику великих французских шансонье. Выходит на залитую свежим весенним дождем мостовую, и слышит те же уютные тембры у уличного шарманщика… Повзрослев, он реконструирует свои детские ощущения кукольного рая в приспособление по производству кукольного рая. И получается.

Шелестящие, потрескивающие звуки – обертоны нескончаемого саундтрека к детским снам. Мелодии то появляются, то исчезают. Как лица и силуэты фигур в «Сказке сказок» Норштейна – появляются на свет, чтобы тут же исчезнуть. И все равно размыты, нерельефны, невербальны.

Основной луп задает та самая гармоника. Она элегантно просто придумана. Над клавиатурой детских клавишных нависает крутящийся валик с выступами. Выступы при вращении касаются клавиш, получается мелодия. По сути, принцип старинных клавикордов. Возрожденные клавикорды играют, если вдуматься, трип-хоп. Который легким движением ручки реостата изменяет свой размер с 4/4 на 3/4, а затем на 5/6.

В этом неоджазовом раю скрипке Алексея Айги отводится место хтонического альтер эго. Что не позволено попу, положено дьякону. Скрипичные секвенции Айги обнажают нервную систему механического чудовища, плачут невыплаканными слезами и стонут беззвучными муками музыкального конструктора.

Лидер ансамбля 4’33” не просто организатор обоих приездов Бастьена в Россию (первый случился в 2001 году), но полноправный соучастник процесса. В том самом 2001 году Айги и Бастьен записали совместный альбом Musique Cyrillique. А в нынешнем 2006-м выпустили совместный трек на альбоме Бастьена Teleconcerts с участием ведущих французских музыкантов современности.

Все-таки самая живая часть механического оркестра – виртуозная труба самого Пьера. В сочетании с виртуозной же скрипкой Айги получается взрывное сочетание. По правде говоря, они обошлись бы и без оркестра, одним дуэтом.

Древние учили, что в величайшей силе заключена величайшая слабость. Так и с музыкальной машинерией. Без пронзительных соло на трубе, виртуозно исполняемых Пьером, звучание оркестра было бы безжизненным и надуманным. Торжество человеческого разума не может не бросать тень на изобретение Бастьена. Игрушка остается игрушкой. Пытливый ум слушателя уже после нескольких минут лицезрения диковинного приспособления догадывается о его возможностях и сфере применения. Что дальше, спрашивает этот пытливый ум. Ответом ему Бастьен предлагает дуэты с разными знаменитыми и, увы, «живыми» музыкантами.

Импровизировать чудо-оркестр не способен.

Замена валиков над клавиатурой сродни смене песенок в радиоэфире. Неодушевленный процесс. Даже компьютер выглядит более мыслящей субстанцией. И перед слушателем встает еще один сакраментальный вопрос из детских воспоминаний: принимать ли правила игры? Если слушатель гибок и неизбежный когнитивный диссонанс его не пугает – он принимает правила игры и ему становится уютно существовать в этом грустном скрежещущем мире. Если слушатель аутичен до непримиримости к узким рамкам правил – контакт не состоится.

Конечно, сегодня музыка Пьера Бастьена не представляется актуальным искусством. Его идеи плодотворно развили St. Germain, Ян Тирсен в блистательном саундтреке к «Амели». Многое из Бастьена взяли Portishead и Massive Attack. В чистом виде механический оркестр остался одной из важнейших вех европейского авангарда 90-х.

Однако состоявшиеся концерты показали чувствительность музыки Пьера Бастьена к литературоцентричному русскому уху. И вовсе не известная интеллигентская франкофония тому причиной. Печальная фисгармония в обрамлении первородного минимализма звучит настолько безнадежно грустно, что порою совпадает гармонически с русскими плачами и причитаниями. Как не отреагировать? А когда скрипка Айги вдруг взрывается горячими цыганскими слезами, контекст восприятия выстраивается сам собой. Да-да, такой техноджаз нам близок и понятен. Что же тут не понять. В отличие от холодного европейского мейнстрима в неоджазовой традиции, музыка Бастьена открыта эмоциям. И грусть в этих эмоциях институционально преобладает.

Сидит печальный немолодой человек в круге света. Колдует над своими детскими игрушками, включает и выключает моторчики. Грустный, одинокий музыкант со своими послушными, но безжизненными музыкантами.

И такая экзистенциальная русская тоска наваливается…

Гуру КЕН, для газеты "Взгляд"
Фото - Саша СВЕТ, для Guruken.ru