Хотя от фабулы абсолютной сверхновой и сверхнавороченной электроники Земфира ушла. В альбоме №4 найдут свою радость и консервативные фанаты “Хочешь?” и “Неба Лондона”, пишет "МК". Этот разговор с Земфирой в выкроенной паузе между скоростными рывками со студии на проспекте Мира на студию в Сокольниках ценен особенно — ведь он происходил в движении, в состоянии волнующей незавершенности.
     
     — Все, кто помнит твои заявления о предстоящей электронной пластинке, будут несколько озадачены! Половина альбома все-таки получается со звуком гитарным, можно сказать — традиционным... Хотя, по-моему, пластинка все равно не для этой страны.
     — А для какой?
     — Не знаю... Для космоса, может быть.
     — Ну, понятно... Нет у меня законченного логичного объяснения, почему она получилась такой. Что касается аранжировок: я где-то полгода экспериментировала, и в какой-то момент мне захотелось просто сыграть песни, не пытаясь мудрить.
     — Снова захотелось играть рок?
     — Не ставила бы вопрос: рок — не рок. Традиция — в том, что песни сыграны живьем (в студии), записаны на ленту, минуя компьютер...
     — То есть все-таки останешься рок-певицей?
     — Вот сама пытаюсь себе сейчас ответить на этот вопрос. Получается, что я концептуально не выдержала этот альбом в одном ключе. Но не вижу в этом ничего плохого: в какой-то момент решила не запариваться и делать так, как хочется. Допустим, электронной версией “Небомореоблака” я не была довольна. Теперь же довольна новой аранжировкой для альбома (очень тяжелый гитарный звук. — К.Д.). Очень ведь важно, что больше песне идет. Как шапочки. Примерили такую, эдакую, еще такую... Выбрали, что пошло больше.

     — А вот следующий сингл, который ты запустишь в эфиры, — песня “Блюз”. Совсем традиционная форма.
     — Это мой первый написанный блюз. Я, в принципе, их никогда не любила. Еще в училище нас всех заставляли их слушать, играть. Есть какие-то традиционные блюзовые формы, двенадцатитактовые, минорные, мажорные... Именно за традиционность и не любила. Но, вероятно, как-то во мне накопилось — и получился первый в жизни блюз. Хотелось сделать его как можно более архаичным, чтоб был старый звук барабанов... Да, немножко я соскучилась по старой музыке. И за это тоже стоит благодарить электронные эксперименты: чаще возникает желание слушать “Led Zeppelin”.
     — А общение с Брайаном Мэем, это осенняя история, ваш альянс с “Queen” как-то повлиял на это?
     — Наверное, нет. Это был для меня просто очень положительный эмоциональный опыт, потому что с музыкантами такого класса не каждый день сталкиваешься. И много адреналина они мне подарили за те два осенних дня. Хотя могу сказать, что и встреча, допустим, с “Мумий Троллем” на заказном концерте провоцирует во мне желание играть рок. Потому что хорошие исполнители — они всегда тебя провоцируют. На желание исполнять с ними живую музыку.
     Ну и еще от чего такой альбом — Я ВЛЮБИЛАСЬ.
     — Ага... Летом ты сказала как-то, что ждешь этого чувства со страшной, нечеловеческой силой. Но тебя пугает, что именно ЖДЕШЬ. Ведь такое чувство всегда приходит неожиданно.
     — Ждала-то я этого, прямо скажем, очень давно. Просто так происходит, что в меня периодически влюбляются. И, конечно же, мне бывает это приятно. Но в какой-то момент я задумалась: а когда же я сама-то? Мне же тоже хочется пострадать!
     — Ты взаимно влюбилась, чего ж страдать-то!
     — Как же?! Когда не видишь — начинаешь скучать, дергаться, постоянно на телефоне... Ну и вообще... Все прелести этого периода. И, конечно, это очень благотворно повлияло на процесс. Собственно, поэтому я и выпускаю альбом. Если бы я не влюбилась, думаю, выпустила бы его позже. А находясь в таком состоянии, я сразу написала несколько песен, которые до конца оформили пластинку. Безусловно, чувство провоцирует и стимулирует.
     — Что, пластинка о том, как ты влюбилась?
     — В том-то и дело, что нет.
     — Но там так много катастрофически личных текстов!
     — По-моему, у меня все альбомы очень личные. И я сама себя за это упрекаю. Но человек же не может сначала писать очень лично, а потом — очень общественно. Все песни этой пластинки, скажем так, написаны в течение года.
     — Ты влюбилась, и вся жизнь изменилась?
     — Конечно, поменялась.
     — Сложно?
     — Да нет, приятно.
     — Но поломать пришлось что-то?
     — Наоборот, очень много конструктивного. Я подожила, мне стало все интересно... Чуть-чуть с университетом проблемы, но это такая тонкая взаимосвязь: любовь спровоцировала музыкальные переживания, пластинка созрела. И пришлось переносить сессию. Сейчас вот сижу в студии, добиваю что-то, а через два дня у меня два зачета и один экзамен. С другой стороны, тоже весело. Кураж. У меня ведь бывают периоды, когда я совсем ничего не делаю. Я очень люблю давать себе отдохнуть, и это порой затяжные полеты.
     — Ну ведь ты не просто валяешься на диване?
     — Ну, ничем не занимаюсь. Хожу в кино, езжу — путешествую. Такие радости праздной жизни — могу позволить себе год ничего не делать. Но все накапливается, наваливается — и вот начинаешь жить на совершенно другой скорости.
     — А раз такие большие перемены — не было слабости забить все-таки на свою учебу, на философский факультет?
     — Мне не хотелось бы подводить сам факультет, потому что у нас были какие-то беседы до поступления... Да, я спрашивала себя в какой-то момент: насколько мне это надо? Все же считаю, что надо. Хотя я поступала, конечно, от скуки. Точнее, от желания найти себе какое-то занятие. И это желание осуществила.
     — Помню твои недавние пугающие фразы: хотела уйти из шоу-бизнеса, но, видимо, вот еще подзадержусь!
     — Меня как-то утомило все это. Я, в общем, ушла же. На какое-то время. Теперь вот мне нужно выпустить альбом. В любом случае, я не могу его выпустить вне контекста шоу-бизнеса. Но, мне кажется, я нашла тут компромисс. Не особенно мы с шоу-бизнесом трогаем друг друга. Я все же в это болото не втянута, мне кажется. Я не посещаю каких-то мероприятий, я никому ничего не должна. И мне, по большому счету, тоже никто ничего не должен.
     — Ну раз ты выпускаешь этот альбом с крупнейшей рекорд-компанией, которая платит тебе за него огромные деньги...
     — Почему огромные? Я считаю: те деньги, которые этот альбом стоит. Разумные деньги.
     — Но за них же по контракту все равно придется как-то жертвовать хоть долей свободы...
     — Совершенно не придется. У меня есть продукт, они его купили. Все: дальше я сама по себе, они сами по себе. Это обычная сделка: я продаю тебе свой мотороллер — катайся, я не имею к нему больше отношения. Но и ты не можешь просить меня, чтоб купила тебе к нему запчасти или подарила новые зеркала.
     — То есть ты не станешь ввиду этого контракта лицом какого-нибудь центрального канала?
     — Я не знаю такого безумного канала, который захотел бы сделать меня своим лицом. Очень много претендентов на эту роль. Понимаешь, о чем я? Меня, конечно, такие вещи не интересуют, и мне, слава Аллаху, никто их не предлагает. Слава богу — в этой стране нельзя говорить “слава Аллаху”, к сожалению.
     — И я, и ты ведь знаем, что сейчас идут всякие переговоры-консультации с персонажами из, так сказать, непопсовой среды. Власть, судя по всему, делает какие-то шаги по направлению к рокерам...
     — Немножко знаю про это. Более того, со мной уже говорили.
     — И чего от тебя хотят? Чтобы ратовала за президента Путина?
     — Нет. Со мной просто была проведена встреча. Никаких пожеланий. Наоборот, ситуация скорее позитивная. Поскольку слова “Путин” там не звучало в принципе. Там было негодование по поводу “Фабрики звезд”. Им самим это не нравится, вот в чем дело. Я говорю: “Боже, если даже вам не нравится — за счет кого же это все существует?! Даже властям не нравится, а почему-то есть! Парадокс”. На эту лишь тему и шел разговор.
     — Установили с тобой контакт?
     — Да, взяли на разработку персонаж. Ни условий, ни просьб, ни предложений. Разработка! Люди тонкие!
     — Игоря Вдовина, электронщика-концептуалиста, в результате на альбоме остается немного. А ведь полагалось — это будет ваш совместный плод.
     — Войдет 3—4 его аранжировки. А он сделал песен на восемь. Они хорошо сделаны, но меня все же не устроили, поскольку показалось, что песня начинает умирать. Есть такой термин “overprodused” — “перепродюсировано”. Когда песня погибает под тяжестью чего-то многозначительного...
     — Гениальную песню “Любовь как случайная смерть” тоже можно было бы включить в альбом. В качестве бонус-трека хотя бы...
     — После того как мы согласились отдать ее в саундтрек, нет смысла пихать ее куда-то еще.
     — “Любовь как случайная смерть” связана с этой пластинкой какой-то нитью?
     — Мне кажется, совсем нет.
     — Хм... А есть на альбоме тогда для тебя — главная песня?
     — Есть. Но можно не говорить?
     — Очень личностно?
     — Ну, личностно.
     — Ты довольна двумя клипами, снятыми на новые песни?
     — Да, довольна. Хотя я не очень люблю смотреть на себя в телевизоре, иногда даже переключаю канал. Но эти клипы не раздражают. Они неглупые. Они отличаются от той пластмассы, которая в эфире. Они — живые. Среди клипмейкеров ведь очень много ремесленников, которые делают одну работу за другой, и это бывает даже очень технологично. Но это мелкая работа, она не торкает.
     — Получается, три клипа с Ренатой Литвиновой: “Отымела” для Корнея, твои “Прогулка” и вот только снятый “Блюз”. Такое сотрудничество — та самая гармония?
     — Я против каких-то сильных эпитетов. Мне кажется, это удачное сотрудничество. Со Вдовиным — менее удачное, как оказалось.
     — Ты изменила свое мнение о кино? И своем участии в процессе его создания? Ты ведь говорила, что “Любовь как случайная смерть” в “Богине” — это почти случайность...
     — Я говорила, что когда-нибудь, наверное, все же буду писать музыку к фильмам. Пока не умею, не научилась.
     — Но к новому фильму Литвиновой ты напишешь песню?
     — Я отдам туда песню из альбома.
     — Литвинова — твой любимый режиссер, получается?
     — Нет. Мой любимый режиссер — Альмодовар. И Гринуэй.
     — А тебе в кино Рената не предлагала сняться?
     — Конечно, предлагала. Я не ведусь на такие вещи. Зачем мне это? Никогда себя не представляла в роли актера. Мне это совершенно не близко: стоять и кривляться перед камерой.
     — Но можно же играть саму себя?
     — Я саму себя играю на сцене. Клипы — максимум, на что я способна. Но это же не для кого-то, а для себя: вот постаралась и изобразила себя. А за гонорар вот так кривляться я отказываюсь.
     — Почему за гонорар? А как же поддержка друга, допустим?
     — Такие отношения мне вообще не нравятся. Такая советская модель: знакомство, связи. Мне кажется, есть профессиональная область, где все эти “по дружбе, не по дружбе” не должны возникать. Очень много вреда бывает от этого.
     — Круг людей вокруг тебя опять сменился?
     — Он подуменьшился. В связи с плотным графиком я меньше встречаюсь со старыми знакомыми.
     — Знаешь, когда с тобой происходит такая метаморфоза, как накрывшее сильное чувство, многие люди вокруг тебя не желают с этим смириться, этого принять. Типа, дружеская ревность. Граничащая порой с подловатостью.
     — Вот я с этим, слава богу, не сталкивалась. Мне даже оскорбительно было бы так подумать: что значит, не принимают?!
     — Но приходится скрывать свои отношения?
     — В общем, нет. Хотя, конечно, я не прошу эфир на радио, чтобы об этом всем сообщить.
     — После видео “Прогулка” многие остолбенели: как идет Земфире взросление... Но ведь взросление — это предательства себя юного!
     — Конечно. Но стоит ли взрослеть — это каждый сам для себя решает.
     — Ты? Решила повзрослеть?
     — Почему же? Меня там просто красиво накрасили. Взрослеть, я считаю, не стоит. Но если взрослеешь, что с этим делать? Не идти же убивать себя и не омолаживаться. Взрослят обстоятельства, ситуации, предательства.
     — Но бывает, люди сознательно себя держат в состоянии невзросления!
     — Невменяемости? Тоже мало хорошего. Боюсь, этим людям место в психиатрической больнице. Как-то искусственно над собой глумиться — очень неправильно...
     Хотя вот знаешь, я слушаю какую-то свою старую песню и начинаю улыбаться: как трогательно, какая я маленькая. Это говорит о том, что я сейчас взрослею. Но не чувствую предательства в то же время. Там — маленькая, сейчас — чуть-чуть другая.
     — Про этот альбом скажут — пластинка взрослой Земфиры?
     — Мне кажется, там много задора. Очень юного.