БЛИЦ от "МК"
     — Вы поете на шести языках?
     — Да.
     — Москва — ваша вторая родина?
     — Да.
     — Вы поете в московских ночных клубах?
     — Без комментариев.
     — Снимаетесь в рекламе?
     — Было такое.
     — В Москве вас называют лицом кавказской национальности?
     — Нет.
     — Вас волнуют национальные проблемы?
     — Да.
     — Ваша мама еврейка?
     — Да.
     — Ваш сын Сандро учился в США?
     — Да.
     — Семейная жизнь удалась?
     — Это как насчет ночных клубов.
     — Сильнее всего в жизни вас трогают цветы и стихи?
     — Да.
     — Вы любите петь на театральных площадках?
     — Да.
     — По-вашему, публика удовлетворена музыкой и песнями, которые звучат на современной российской эстраде?
     — Нет.
     — Ваш образ — гордая женщина?
     — Да.
     — Вам вручили самую высокую награду Грузии — орден Чести?
     — Да.
     
     — Когда вы начали петь?
     — В девять лет официально я стала участницей ансамбля “Мзиури”. Мама заметила, что у меня хороший слух и замечательный, не совсем детский голос.
     — Ваша любимая детская песенка?
     — “Топ, топ, топает малыш”. Но я знала не только детские песни, в три года я пела даже русские романсы. С надрывом. “Только раз бывает в жизни встреча”.
     — Как же вы это пели?
     — Трудно сказать. Потом я перешла на “Дорогой длинною”, потому что она больше подходила к возрасту. Даже есть записи моих детских выступлений на бобинах, на 38-й скорости. Всякие серьезные произведения я пела наряду, естественно, с детскими обязательными песнями типа “Оранжевое небо”.
     — Как вам больше нравится — когда вас называют Тамарой или Томрико?
     — Ну, это смотря кто называет. Томрико — это ласкательное имя, так говорят друзья, те, кто любит, или кого ты любишь. А Тамара — это официальное как бы.
     — Когда вы победили в 81-м году на всесоюзном конкурсе в Днепропетровске, все называли Томрико?
     — Я не помню. Зато я помню этот конкурс, с которого все началось. Потому что в Грузии многие замечательно поют и остаются неизвестными. Грузия небольшая страна, но с потрясающими певческими традициями.
     — Сколько вам лет тогда было?
     — 18.
     — Вы думали о том, что нужен какой-то руководитель, директор, творческая группа?
     — Я работала солисткой в коллективе, который существовал при Грузинской филармонии. Все остальные были администраторы, бригадиры. Директор филармонии, зам. директора филармонии, ответственные по репертуару, ответственные по камерному пению. Все были начальники, а я была солисткой.
     — Что, по-вашему, нужно, чтобы стать настоящей артисткой?
     — Гастроли — это, конечно, колоссальная школа. Если артист не будет гастролировать, а будет только выступать по телевидению, — ничего не получится. К тому же в то время все было “живьем”, и пели только по-настоящему.
     — Тамара Михайловна, как вы оказались в Париже?
     — В 93-м году Леграну послали мою кассету. Он услышал и назначил рандеву. Это была удача, потому что мне даже не пришлось бороться, раздвигать кого-то локтями, или ждать его у концертного зала “Олимпия”, чтоб обязательно с ним встретиться. Все произошло так же элегантно, как и вся его музыка. Работа с выдающимся поэтом Ж.Держаком, который писал для Пиаф. Концерты. “Олимпия”. А еще раньше, в 88-м году, у меня был контракт с парижской компанией, которая записывала музыку к кинофильмам. Это было тогда как бы основным занятием. А в 90-м вы знаете, что в Грузии началось!
     — Гражданская война.
     — Да, я просто никак не могла вернуться в Тбилиси. Не летали самолеты, вообще никакого сообщения не было. Никто не учился, не работал, а общество разделилось на две части. Одни за Гамсахурдиа, другие — против. Моя семья оказалась заперта в Тбилиси, а я была в это время в Париже. Потом прилетела в Москву, в надежде вызволить хотя бы маму и моего сына. Потому что взрослым мужчинам — отцу, мужу, брату — как-то нечестно было убегать от войны, а женщины и дети должны были на время уехать из этого ужаса. И мне удалось им помочь. Мама и Сандро приехали в Москву, и мы временно начали жить в гостинице “Пекин”. Но, как говорят мудрые люди, нет ничего более постоянного, чем временное. Ребенок из гостиницы ходил в школу. Мы ждали, но война все не кончалась. Потом мы перешли в гостиницу “Москва” (смеется). Это сейчас смешно, а тогда мы были с плитками, с горшками, с кастрюлями — как табор.
     — Как вы все это выдержали?
     — Я просто очень признательна тем людям, которые были рядом со мной в то время, которые меня поддерживали, находили для меня работу. Доказывали, что мое место на большой сцене, что я не должна отчаиваться, как бы ни менялось правительство в Грузии.
     — Много людей покинули в те годы Грузию?
     — Я знаю, что уехали много людей культуры, нечего скрывать. Им тогда было очень сложно там оставаться.
     — Это правда, что вы, приехав потом в Грузию, не могли там петь чисто физически?
     — Да, у меня было такое. Я просто не могла взять ни одну ноту. Я приезжала туда и сидела, окаменевшая, у рояля. Мне рассказывали, что творилось и как это все было. Я даже не осмеливалась выступать там с концертами. Но потом стала давать благотворительные. В Кутаиси — на восстановление храма. В Тбилиси — для обездоленных детей. Так что я человек эмоциональный, и боль просто так не проходит.
     — Что вы думаете про сегодняшние отношения Грузии и России? Почему они никак не налаживаются?
     — Такой сложный вопрос. Даже если дипломату задать его без подготовки, он тоже начнет заикаться. Я знаю точно одно: что всегда надо учитывать интересы соседа. Это закон жизни, это закон Кавказа, это вообще закон человеческих отношений.
     — А что стало с вашим мужем?
     — Мне тяжело отвечать.
     — Вы решили строить свою жизнь самостоятельно?
     — Да. В общем, бывают ситуации, когда люди не могут дальше вместе идти. А причины могут быть самые разные.
     — Вы вообще откровенничаете с кем-то, у вас есть подруги?
     — Хорошо душу изливать, только когда мама слушает. А мои консерваторские друзья живут в Тбилиси. Это действительно мои старые друзья, проверенные моей знаменитостью.
     — Когда вы поняли, что вы стали знаменитостью?
     — Когда сказали мне об этом.
     — Они сказали, что вы звезда?
     — Вы знаете, сейчас настолько девальвировано слово “звезда”, что меня даже коробит, когда мне говорят: вот звезда пришла. Сейчас все звезды. Все абсолютно. Два такта спел, по телевизору показали — и уже звезды. Как говорит мой добрый друг Святослав Бэлза, раньше актрисы стремились стать звездами, а сейчас звезды стремятся стать актрисами.
     — Поэтому вы и называете себя белой вороной на эстраде?
     — Приходится такой быть. Потому что, когда выходишь из законов шоу-бизнеса, это всегда кого-то раздражает. Они боятся, как бы праздник не состоялся без них.
     — Вы переживаете эту свою обособленность?
     — Мне бы хотелось вообще об этом не думать. Хотелось бы просто творить, дарить людям эту потрясающую музыку. Жить в иллюзии, что ты на острове и что твои дела никого не волнуют (смеется).
     — Поэтому вы одно время так любили выступать за границей? В Америке, например...
     — Да. В Америке и Канаде. Но главное, что я выступила в Карнеги-холл. Туда не всех пускают.
     — Вы хоть раз пели под запись, под фонограмму?
     — Нет, у меня даже таких мыслей не было. Я против фонограммы. Я хотела бы выступить в Думе против фонограмм. Пусть закон какой-нибудь примут.
     — Вы поете на шести языках?
     — Четыре из них я знаю. Грузинский, русский, английский и французский. На итальянском и иврите я просто знаю, о чем пою. К ивриту у меня особенное отношение. Во-первых, его звучание очень похоже на грузинский язык. Там “хы” есть такие. И слова надо растяжно произносить. И песни очень красивые на иврите. Это древний язык.
     — Что вас связывает с Израилем?
     — Я посадила дерево в парке Мира в Иерусалиме. Каждый год, когда я приезжаю в Израиль, всегда его навещаю. Дерево красивое. Просто абсолютно неземное ощущение, что мной посажено дерево в Иерусалиме. Оно как бы существует вместе со мной. В этом парке деревья от выдающихся деятелей, которые сделали для Израиля что-то полезное. Рядом Михаил Горбачев посадил дерево, Гельмут Коль. И после церемонии посадки я, конечно, пела (напевает). Правда, похоже на грузинскую песню?
     — Ну, наверное, Тамара Михайловна, это похоже, потому что это исполняете вы?!
     — Может быть...
     — В клубах вы не выступаете принципиально?
     — Нет, я выступала. Но это зависит от характера мероприятия и смотря под какой эгидой. Очень много выдающихся певцов поют в клубах. Хулио Иглесиас пел в “Тропикане” в Майами. И мне тоже приходилось там выходить на сцену. В Майами это известнейший, замечательный даже не клуб, а как бы мюзикл-холл, со сценой, со светом, все двигается...
     — Вы, я слышала, и с Сергеем Пенкиным выступали когда-то?
     — Да, я считаю, что мы должны петь вместе, чтобы вытеснить фонограмщиков. Пенкин, Долина, Градский, Кобзон. Все должны петь. И не важно, какая аппаратура, главное — подарить людям свои замечательные голоса. Это самое главное.
     — И еще один “коммерческий” вопрос: зачем вы снимались в рекламе шампуня?
     — Может быть, из-за этого я потеряла каких-то своих поклонников, но рекламой занимаются очень многие. Это неплохие деньги. И очень серьезная фирма. До последнего дня я была, как говорится, против слова “перхоть”. Нет у меня перхоти. Это, так сказать, несколько интимно, и такое известное лицо, как я, не должно так говорить. Мне сразу показалось, что это грубо. До последнего дня мне обещали, что этого не будет, а потом вдруг оставили.
     — Поклонники от вас не отвернулись?
     — Нет, ну что вы. И, кстати, среди поклонников попадаются очень забавные. Один моряк так хотел объясниться в любви, что моим музыкантам пришлось напоить его чачей. Во время застолья он восклицал: “Я люблю вашу Грузию, столицу вашу Баку и вино ваше “Сулугуни” (смех). Это стало у нас в коллективе крылатой фразой. Другой предлагал подарить грузовой самолет. Моя подруга, она с юмором, из Кутаиси, попросила заменить грузовой на пассажирский... Все благополучно закончилось букетом из ста роз и запиской, что к богиням, мол, нельзя с подобными словами приближаться, и лучше вообще ничего не говорить, а просто дарить им цветы и молча уходить. Этот случай запал в душу, потому что мужчина повел себя как рыцарь.
     — Цветы и стихи вас особенно трогают?
     — Да. Обязательно должны быть женщины, во имя которых мужчины пишут стихи.
     — Помимо этого есть, наверное, очень много поэтов, которые почтут за честь, чтобы вы пели именно их стихи. Какой у вас критерий отбора?
     — Я стараюсь вступать, как бы сказать, в долгосрочные отношения с поэтами и композиторами. Потому что нам нужно очень хорошо понимать друг друга. У меня большая дружба и совместные творческие удачи, связанные с Юрой Рыбчинским. Потом появился Симон Осиашвили, Женя Кобылянский. Мы как-то очень одинаково смотрим с ними на очень многие вещи. Юра, например, очень хорошо чувствует мой голос. Есть вещи, которые нам обоим дороги. Такие песни, как, например, “Виват, король!” или “Мамины глаза”, они всегда останутся в моем репертуаре. Каждое слово из этих песен я так пропустила через себя и прочувствовала, что это уже от меня исходит.
     — Какую песню вас чаще всего просят исполнить на концерте?
     — Обычно кричат “Виват, король!”. Но она у нас в финале. Народ хорошо реагирует и на грузинские песни. Многие не понимают языка, но, в общем, через темперамент и эмоции эти песни становятся всем близкими. Публика любит, когда я исполняю свой “парижский” цикл. Вы же понимаете, что моя публика — это интеллигенция страны. Учителя, врачи, педагоги — люди самых низкооплачиваемых профессий, но это, я вам скажу, люди, на которых сегодня держится страна.
     — Это правда, что у вас бывают приступы звездной болезни? Я слышала, что вы бываете очень требовательны к каким-то мелочам?..
     — Просто я со своим очень мягким характером попала в шоу-бизнес (ненавистное, кстати, мне слово). Я считаю себя человеком другой культуры. У меня все же два образования. Консерватория. Может, из-за этого я стала такая суеверная, что ли... Я должна непременно выходить с одной стороны сцены. На этой песне именно такой должен быть свет. Какого-то человека я не должна видеть до концерта и желательно после. Я не хочу видеть первые три ряда. Мне важно, что за люди меня встречают на гастролях в другом городе. И это не капризы. Капризов у меня, кстати, нет. Просто профессия такая — оголяющая душу. Плюс огромный страх перед концертом. Как все пройдет?! Ответственность, в общем, большая.
     — Вы оголяли душу не только на сцене, но и в программе “Женские истории”. Зачем?
     — Оксана Пушкина из меня просто все вытянула. Я же понимала, что программы не будет, если я буду рассказывать только о своих творческих достижениях.
     — Вы считаете, программа получилась?
     — Да. Самое главное в этой программе, что всех женщин очень жалко. Вот я смотрела на себя — прямо хочется плакать, какой-то индийский фильм. Какой ужас, думаю! (Смеется.) В этой программе жалко даже самых сильных. Вот появляется сильная женщина, Татьяна Васильева, — и тут же очень хочется плакать. Такая тяжелая женская доля. (Смеется.) В этой программе нас заставляют прославлять этих мужчин, о которых мы бы даже не хотели вспоминать. В общем, типичная женская история.
     — А как вообще нужно относиться к мужчинам? Их надо обманывать, раскручивать или за дурачков держать?
     — Я не такая вульгарная дама, чтобы держать их за дурачков. Просто, возвращаясь к “Женским историям”, я против такого представления, что женщина такая бедная, что все мужчины ее обидели, несчастную, со всеми жизнь не сложилась. (Смеется.) Ну, не сложилась — так с другим сложится. В общем, такой хеппи-энд хотелось бы увидеть.
     — В каком же контексте нужно говорить знаменитым женщинам о мужчинах в интервью?
     — Можно рассказывать, как мешали эти мужчины творить. А то, как мужчины себя плохо ведут и какие они все одинаковые, когда плохо себя ведут, это и так ясно. Турок, итальянец, еврей или грузин — не имеет значения. Они все одинаковые, когда что-то не складывается.
     — А был у вас мужчина, который положил свою жизнь ради вас?
     — Нет. Положила жизнь на меня моя мама.
     — Вы сильная женщина?
     — Ни одна женщина, и я в том числе, на самом деле не сильная. Я думаю, сейчас сильными называют женщин, у которых честь и благородство стоят на первом месте, а потом все эти подлые женские хитрости. Иногда так хочется что-то натворить, но честь и воспитание тебе не позволяют... Про таких и говорят: она — сильная. Действительно, может быть, в этом и заключается сила?!