— Не знаю, Людмила Марковна, поздравлять вас или нет, но читатели “МК” решили, что вы — одна из главных поп-див сезона, и включили ваш с Борисом Моисеевым клип “Петербург-Ленинград” в список пяти главных претендентов на приз. Как чувствуете себя в неожиданном, полагаю, для вас качестве поп-номинантки?
     — Сказать честно, никак не чувствую. Если бы это было во времена выхода моей первой картины (“Карнавальная ночь” в 1956 г. — “ЗД”), тогда бы я сказала: “Да, я чувствую!”. Я тогда мало что понимала и, конечно, радовалась бы: мол, круто ты попал!..
     — О! Вы знаете модные речевки! Но в те времена, увы, в нашей стране не было термина “поп-дива”...
     — Может, это и по-другому называлось, но я имею в виду ощущения. А сейчас? Понимаете, все, что произошло, — это случай...
     — Даже не подозреваю, что вы занимались холодным расчетом. Ваша блистательная карьера была полна гораздо более глубоких эмоций, чувств и откровений. Но все-таки вы не попадали в поп-, извините, чарты, горячие ротации, в так называемый формат и в список модных персонажей сезона. Неужели не удивились?
     — Удивилась, конечно. Летом, на отдыхе, я вдруг услышала эту песню по радио и, честно, не поверила услышанному. “Как она попала туда?” — спросила я мужа.
     — В это, типа, модное музыкальное радио?
     — Да! Не может быть, чтобы что-то мое туда попало!
     — Даже на записи в студии вы не предполагали, какую судьбу получит песня?
     — Абсолютно. А что там записывать? Пятнадцать минут! Пришел композитор со своими пожеланиями. Я выслушала и записала. Ну такое милое что-то.
     
     — Но чем-то вас песня “Петербург-Ленинград” привлекла, раз вы целых пятнадцать минут ее записывали?
     — Вот этим противопоставлением: Петербург — Ленинград. Мне это понравилось. Я почувствовала, что это сидит в каждом человеке. Только очень молодые люди ведь говорят без запинки “Петербург”. А те, кто старше, говорят “Ленинград”, а потом спохватываются: “Ой, извините, Петербург”.
     — И вы тоже путаетесь?
     — Да, ломаюсь иногда. Мне было бы проще даже, если бы “Петроград”. А не так сразу — “Петербург”...
     — Фактор Бориса Моисеева как партнера в дуэте вас изначально смутил, обрадовал, вдохновил, погрузил в смятение или вызвал восторг?..
     — В исполнении с Борей есть что-то такое, что я назвала бы “эротическое XXI века”. Не могу объяснить... Что-то непривычное, я бы сказала. И сочетание, и звуки, и наш внешний вид...
     — Очень эстетский эротизм получился, позволю заметить...
     — Да. Подходим как-то так мы там друг другу... А я ничего не понимаю — ни в радио этом, ни в музыке модной. И тут со всех сторон как началось! Шум-гам. Было только два-три человека, мнением которых я очень дорожу, и они еще до всей этой шумихи, послушав песню, не выразили никаких восторгов. Сказали сухо: “Ну да, ничего”. Типа ничего сверхъестественного. И я так думала! Теперь мне перед ними очень неудобно.
     — Честно говоря, песенка действительно не сразила сразу наповал. Но клип, когда он вышел, признаюсь, взбодрил, и даже мурашки по шее пробежали от пары мизансцен... Видимо, вы создали не столько хит из песни, сколько хит образа в песне?
     — Возможно. Что-то там есть — и в костюмах Юдашкина, и в поведении, такое неуловимое, что объяснить нельзя...
     — Но от чего колбасит, да?
     — Вот, я не знала этого слова. Начала что-то крутить вокруг, накручивать, а вы и объяснили... В общем, в этом что-то есть — в нашем сочетании с Борей. Наверное, это интуитивно волнует людей. Этот Петербург, эта грусть, уехал куда-то туда, а вернулся в Ленинград, то есть в старые чувства... Которые навсегда... Все что угодно сюда можно подложить, потому что ни о чем. И обо всем.

     — Значит, кандидатуру Моисеева вы приняли сразу и на ура?
     — Нет, что вы! Я долго сомневалась. Песня вообще-то мужская. И я не совсем понимала, что мне там делать. Но с идеей дуэта ко мне пришел Сергей Петров — мой друг и талантливейший человек. И поскольку я ему очень верю, я посомневалась, да согласилась. А Сережа делал со мной разные необычные вещи — вдруг предложил мне спеть военные песни с хором Александрова. Хотя голос у меня не какой-то там большой, консерваторский. Не зычный голос...
     — Да, вы ближе к Марлен Дитрих. А она не пела с военными хорами. На фронт, правда, к войскам выезжала — поднимать дух...
     — Ну вот и вы туда же. Меня когда-то привязали к этой Марлен Дитрих. А чего Марлен Дитрих?! Она не играла “Старые стены”, “Рабочий поселок”... Никогда! И она с детства знала, что такое хорошая обувь... Понимаете, это так смешно, когда уходишь от себя и начинаешь изображать непонятно что... Это я больше всего ненавижу.
     — Извините за невольную бестактность, если это сравнение вас покоробило, но я имел в виду, выражаясь молодежным сленгом, не закос под Марлен, а особенность вашего вокала, который такой же низкий, чувственный, обволакивающий... Честно говоря, я бы сослал на каторгу тех, кто мариновал вас в “рабочих поселках”... Однако с вашим “проблемным” голосом вы и раньше не отказывали себе в удовольствии флиртовать с поп-музыкой — были и “Московские окна” на стихи Маяковского в стиле рэп с MD&C Павловым, бывшим барабанщиком “Звуков Му”, и “Примадонна” с Пугачевой, и сумасшедший кавер на Земфирину “Хочешь?”, который меня плющит круче оригинала... Как вы, извините, фишку сечете, не следя при этом за модной музыкой с утра до вечера?
     — Нет, ничего я не слушаю с утра до вечера, очень редко смотрю клипы. Вот только в связи с Борей я тут стала что-то смотреть... Может, это смешно, наивно и пахнет немодным вчерашним днем, но мне очень важно, чтобы был текст и я бы понимала, о чем идет речь. Чтобы обязательно была мелодия и я могла ее напеть. И еще — замечательная аранжировка. Вот у Земфиры все это есть. Она меня поразила в самое сердце. Я ее ждала. Долго ждала. И дождалась! Мне в ней нравится все. Я незнакома с ней. И не надо! Пусть все так остается — на расстоянии. Это романтично. Когда на Первом канале на Новый год мне предложили этот эксперимент — спеть “Хочешь?”, — я поначалу перепугалась. Что вы, говорю, я не смогу это сделать, там все настолько превосходно и совершенно! Но потом я стала размышлять и поняла, что могу дать другую эмоцию той ситуации, о которой поет Земфира. У нее — реакция необузданной молодости, жесткая, в чем-то максималистская. А человек другого поколения, с опытом жизни на те же вещи смотрит по-другому. И вот это “по-другому” я попыталась показать... И потом, конечно, Феликс Ильиных — уникальный человек, который превосходен во всем: как музыкант, как вокалист, как аранжировщик. Он создал этот шикарный звук в песне и почти силой вытянул из меня звуки, которые я чувствовала, но поначалу даже боялась издавать, думая, что не осилю.
     — Может, вы сейчас от всего этого так заведетесь, что станете стрелять хит за хитом?..
     — Вряд ли. Не знаю... Я спела тут несколько песен Укупника, симпатичных очень. Мне казалось, что они та-акой формат. А мне сказали: не формат. Я не понимаю, почему это — формат, а это — не формат. Я в общем-то давно привыкла к тому, что я “не формат”, поэтому, знаете, не рыпаюсь. Раньше мне казалось, что я очень многое могла бы сделать на эстраде. Теперь уже нет. Время ушло. А когда я хотела и была полна идей, меня “не пускало” руководство советского телевидения. А сейчас мне жалко людей, которые верят, что за три месяца можно получить результат и стать большим артистом. Это невозможно. Это impossible. Это не камешек в чей-то огород. Это правда. Телевидение создает химеры. А мне людей жаль. Я сразу вижу драму, которая их ждет впереди. У тех, кто был “за стеклом”, популярность ведь была выше, чем у меня после первой картины. Но где они сейчас? Это — страшно. И по их следам сейчас ведут эшелон за эшелоном “молодых талантов”. Хотя “Шоколадный заяц, ласковый мерзавец” нельзя не запомнить. Хорошая была песня. И она ему очень подходила...
     — А если бы “пускали”, то у нас бы сейчас была своя Барбра Стрейзанд?
     — Это я не знаю — насчет Барбры. Она роскошная певица. Но свое у меня бы было — за это я отвечаю. Я бы не пела ничего такого, что не мое и за что могло быть стыдно. За цикл “Военные песни” мне не стыдно, и цензура тогда долго думала, но все-таки разрешила их показывать. Но была и другая я, которая так и осталась нереализованной... Вот Руслана — она взяла гран-при на “Евровидении”. Не великая певица, не Барбра Стрейзанд, но со своим “я”, и это подкупило многих.
     — Если бы это зависело от вас, то кого бы вы делегировали на конкурс “Евровидения”?
     — Я бы послала Земфиру. С песней уровня “Небо Лондона”. Это что-то рядом с “Yesterday”, понимаете?
     — Вы в таком восторге от Земфиры. Почему же до сих пор не познакомились?
     — Оказии такой не было. Не получилось у нас, чтобы где-то встретиться. А потом, понимаете, какое дело — и так все хорошо. Я очень многих людей обожаю, с которыми никогда не знакомилась. Может, поэтому и обожаю...