- Меня с детства приучили дома оставаться одному, - начал издалека новоявленная звезда. - Мама, Илона Броневицкая, постоянно бегала на выступления и занятия в институт, отца не было - вскоре после моего рождения они развелись. Функции нянек на себя брали Илонины друзья-студенты. Однажды кто-то притащил к нам кота, которого звали Рыба, и по нетрезвости забыл. А вскоре в детский сад пришли психологи: показывали картинки зверушек и просили назвать вслух, кто есть кто. Когда мне показывали кошку, я сотни раз твердил: «Это - Рыба!» Воспитательницы решили, что внук у Пьехи «малость того».

Мое общение с Дитой (именно так я впервые назвал свою бабушку) активно началось, когда в три-четыре года я впервые отправился с ней на гастроли. Ее огромный коллектив исколесил вдоль и поперек весь СССР, изредка случались и загранпоездки. Во время концертов я предпочитал ползать под сценой либо сматываться в город без всякого контроля. В одном из городов я быстренько нашел себе друга на улице, мы залезли на крышу концертного зала и кидались оттуда в прохожих кирпичами. Приехала милиция, нас сняли с крыши, и, если б у меня не спросили фамилию, мы бы попали куда следует.

- Мамину квартиру на Богатырском проспекте я окончательно покинул, когда пошел в первый класс. До этого я с удовольствием гонял по окрестным дворам, дрался, имел вечно расцарапанную спину и разбитые коленки. Это была не просто школа, а Питерская капелла хорового училища имени Глинки, где, помимо общеобразовательных, мы изучали музыкальные дисциплины. Находилась она довольно далеко от прежнего жилища, и бабушка решила переселить меня к себе. К тому времени она и фамилию мне свою дала. Кстати, и именем Стас я обязан исключительно ее воле и твердости. Когда я родился, мой отец Пятрас Герулис, литовец по национальности, чуть не в драку лез - хотел, чтобы в свидетельстве о рождении меня записали Наполеонасом Герулисом. У них в роду это очень распространенное имя: и дед, и дядья его - все сплошь Наполеоны. Но Дита легла костьми. Немногие догадываются, что перечить ей - чревато для здоровья. «Мальчик будет носить имя моего отца - Станислав. И точка!» - сказала Эдита, точно отрубила.

- Музыкой я занимался много, но из-под палки. Хотя интерес к фортепиано у меня с детства: еще у Илоны в квартире я любил пробежаться по клавишам. Правда, не с целью подолбить Баха, а изобразить нечто подобное тому, что виртуозно делает мой отчим Юра. У меня с ним были прекрасные отношения, и долгое время я его называл папой. До тех пор, пока не познакомился со своим отцом, который живет в Вильнюсе.

- С нашим хором мы не раз были в Германии и Швейцарии. Я был страшно счастлив, когда в качестве суточных мне выдавали дойчмарки. На них можно было купить модные куртки, кроссовки, игры, игровые приставки…

В нашем заведении учились только мальчики - 150 сорванцов. Бывало, что и пива лишку выпьют, и вина. Однажды в Гамбурге мы в антракте с одним мальчиком по лесам забрались на самый верх старинного собора. Началась паника, и извлекали нас из «поднебесья» полиция с пожарными. В том же Гамбурге я впервые посетил улицу «красных фонарей» - знаменитый Рипербан. Несмотря на свои десять лет, тыркался во все казино и жадно прилипал к витринам с голыми дамочками. Пару раз меня от них оттаскивала полиция, а потом вообще вывела с Рипербана. А мои старшие товарищи там ходили в казино, пили вино и впервые пробовали женщин.

- А с 13 лет я стал каждое лето регулярно бывать в американских бойскаутских лагерях в разных городах США. Родители, разумеется, давали карманные деньги. Не могу сказать, что чувствовал себя там богатым, ведь со мной ездили дети, которым предки отстегивали куда больше. К тому же я имею особенность спускать все деньги за два-три дня. В этих случаях начинались слезные звонки Илоне и Дите, и те посредством «Western Union» не давали чаду сгинуть в чужой стране.

Однажды меня отправили в Америку на целый год - учить английский и общеобразовательные предметы в придачу. Обещали, мол, там все твои ровесники - русские и итальянцы. Приехал я в Лос-Анджелес, в это разрекламированное заведение с громким названием «South-Western Academy». Но оказалось, что в этой конторе ни одного русского! Зато было человек сто пятьдесят корейцев, китайцев и японцев и пара итальянцев, которые мне годились в отцы. Со мной никто не общался. Там постоянно происходили драки, а я оказывался крайним, так как ничего не мог объяснить этой желтой массе. По несколько раз на дню я в истерике и слезах названивал домой, чтоб меня забрали.

- Дита содержала меня в очень хороших условиях, но сумасбродные просьбы выполняла крайне редко. Нет, она могла, допустим, купить хороший велосипед, но его нужно было долго выпрашивать, безупречно себя вести и подлизываться. Однако в случае провинности этот велосипед выходил боком: упреков наглатывался выше крыши! Будучи постарше, я подходил к ней, и она уже знала, что я что-то буду просить. Но у меня был веский аргумент: «Бабушка, дай мне это сейчас, а когда я вырасту, обеспечу тебя всем-всем-всем!» Иногда она сдавалась.

Эдита бывала в Питере наездами, но успевала четко следить, чтобы мое воспитание двигалось в правильном русле. Не дай бог, вернуться домой поздно, что-то не то сделать или ляпнуть. Можно было и по морде получить, и пинка под зад. Могла бабушка и огрести по спине первым попавшимся предметом. Применялись также меры экономического воздействия: я лишался карманных денег. Потом следовали ласки и примирение. Зато на следующий день бабушка заявляла мне, что отбила об меня все руки, у нее страшные синяки, которые видны из-под концертного платья. «Я не могу давать концерт, ты во всем виноват!»

Рос я ребенком очень своенравным. Особенно бесило, если ко мне начинались применяться санкции. Лет с четырнадцати уходил из дома, и меня по всему Питеру с собаками искали. Мог уйти к другу и пожить у него несколько дней. Тогда начинался этап тонкого искусства телефонной дипломатии. Дита переходила на мягкие кошачьи тона, и в итоге я всегда возвращался в семью. Но после таких исчезновений Дита, невзирая на посторонних, влегкую могла меня приложить всем, что попадется под руку. В гневе она страшна!

- Как у всякой артистки, у Диты случаются тяжелые депрессии, когда она никого не хочет видеть. Самое удивительное, что меня она хотела видеть всегда! Поэтому многие из ее окружения использовали меня в корыстных целях: «Стасик, подойти к Эдите, нам вопросы надо обсудить, а она не в духе». Я все эти интриги мадридского двора быстро просек и старался более не потакать чужим хитростям.

Я ее всю жизнь Дитой называю, и она обижается, если я говорю «бабушка». Сейчас она, правда, смирилась, потому что я говорю не просто «бабушка», а «бабон», «бабулевич». А раньше на дух не переносила: «Никакая я вам не бабушка, я - Эдита!»

Баловаться курением я начал с первого класса. Начинал, как сейчас помню, с «Ту-134». А когда летом отдыхал в Карпатах, то употреблял исключительно местную «Ватру»… Повесил однажды на вешалку куртку, а в ней - бычок. Эдита сразу его унюхала. Родители догадывались, что я покуриваю, поэтому в 14 лет мне было разрешено курить официально. Эдита сама же и разрешила, и деньги на сигареты давала, чтоб гадостью всякой здоровье не гробил и чтоб запах приятней был. Когда я был маленьким, она во время застолья могла дать глоток пива: «Попробуй, нравится тебе или нет?» Я кривился, а она поучительно говорила: «Не нравится? Вот то-то, пить плохо!» Но с шестого-седьмого класса на семейные праздники мне всегда наливали шампанское.

- Окончив семь классов хорового училища, я перевелся в гуманитарную гимназию. Хотелось побольше общаться с девушками, вообще кардинально поменять свою жизнь. Уехал в Москву, разорвал все свои связи… Первый год у меня была жуткая «акклиматизация». Я ничем не занимался и сидел дома, обливался холодной водой, прочитал всего Кастанеду. В институт идти не хотелось. Поступил в испанскую парикмахерскую школу стилистов «Пивот поинт». Получил диплом, подался на знаменитую фирму «Велла». У меня постоянный круг клиентов. Они регулярно приходят ко мне, я обслуживаю их прямо на дому. Молчу уже про сестру и маму: те вообще забыли, как ходить в парикмахерскую.

Парикмахерское дело забрасывать не хочу, там у меня еще столько вершин для роста! А еще я лет с двенадцати пишу стихи и книги, пытаюсь что-то делать и в музыке. Некоторое время учился в эстрадно-джазовом училище при Гнесинке. Эдита Пьеха пригласила меня в свой коллектив исполнять мужские ансамблевые партии. Кроме того, в ее же программах я пою сольно несколько хитов советского периода. Ну, например, «Призрачно все в этом мире бушующем». У меня нет кумиров и идеалов, в каждом направлении мне кто-то нравится или наоборот. Естественно, мне нравится сложная интересная музыка. Мне нравится Силл, некоторая музыка соул, Крегг Дэвид, мне нравится джаз, который звучит на радиоволне Алексея Козлова FM 89,1. Если Бог даст заниматься музыкой, продолжу заниматься вокалом и хотел бы получше освоить фортепиано: сегодняшнего моего уровня недостаточно, чтобы писать музыку. А если уж писать, то так, чтоб за семейный клан было не стыдно. Фамилию мне позорить не-поз-во-ли-тель-но!

"Э-Г"