Ее называли железная леди, она была Маргарет Тэтчер мировой оперы.

Я видел Вишневскую всего несколько раз, и каждый раз удивлялся, из какого железа сделан этот человек. Таких теперь не делают. Принципиальная, максималист до мозга костей, несгибаемая. Все или ничего.

В оперной среде бродили всякие оценки сопрано Вишневской - ведь она вышла из оперетты и эстрады. Пела в оркестре береговой охраны Кронштадта, пела опереточные партии. Потом она писала в своей книге:

«Выступала, в основном, в ролях субреток, каскадных — на героинь у меня не хватало верхних нот, дальше "соль" второй октавы голос не шел. Этот театр стал для меня настоящей и единственной школой. Именно у этих артистов я научилась самоотверженно служить искусству, уважать сцену — самое святое для артиста место».

А потом она пела на обычной эстраде:

«В 1948 году, когда наступило засилье советского репертуара и стало обязательным играть ту белиберду, что тащили к нам в театр ретивые борзописцы, я ушла из театра на концертную работу. Чтобы не быть обязанной вместе с дружным коллективом хором кричать "ура!", когда хочется кричать "караул!", я предпочла уйти. Это не было политическим протестом. Просто мне стало невыносимо противно от повальной, патологической лжи. Захотелось залезть в нору, спрятаться от людей, быть одной. Я подготовила программу эстрадных песен, стала давать сольные концерты. Вскоре Марк тоже ушел из театра — он стал моим администратором, организовывал мои концерты, занимался всеми моими делами. Мы купили машину — "Победу", тогда она стоила 1600 рублей, не то, что теперь».

Она тогда думала так:

«Примером, идеалом эстрадного пения была для меня Клавдия Шульженко. Все в ней мне нравилось. С самого появления ее на сцене я попадала под обаяние ее огромного мастерства, ее внешнего облика, ее пластики, отточенности ее движений. В каждой песне возникал определенный сценический образ, каждая песня была законченным произведением, со своим вступлением, развитием и финалом. Эстрадный жанр очень опасен легкостью и соблазном соскользнуть на дешевые эффекты, на убогие актерские трюки, у которых одна цель: ублажить публику. Клавдию Шульженко никогда не покидало чувство меры — она была удивительная артистка... После ее пения хотелось жить. Я ходила на ее концерты, как в школу высочайшего мастерства, и многому у нее научилась. От нее у меня и любовь к концертной деятельности. Она одна из немногих певиц, о которых я могу сказать: в ней все было гармонично. Конечно, я стремилась петь ее репертуар в своих концертах. Ноты купить нельзя — репертуар был ее собственностью, поэтому я на одном концерте запоминала мелодии понравившихся мне песен, на другом — тексты их, а уж после третьего я знала все, что меня интересовало. Шла к своему аккомпаниатору, объясняла характер песни, он подбирал аккомпанемент, записывал на нотную бумагу и — готово».

Полуцыганка, принципиальная, несгибаемая... Ей ломали голос, делали из нее меццо. Коммунисты ломали через колено. А она не сломалась.

Я не могу назвать Вишневскую своим любимым сопрано, но каждое ее появление на сцене - это явление личности. А вот на это как раз отчаянный дефицит, причем фантатический до невозможности. И ее Центр оперного пения - это действительно важнейший институт музыки в стране, хотя ему всего 10 лет.

Когда такие люди уходят, ощущаешь пустоту, сквозняк, от того, что это место свободно.

Гуру КЕН